Табак и душа

Кажется, никогда об этом не писал, но иногда я курю трубку. Вообще, еще в детстве я с интересом крутил в руках отцовскую трубку — он курил её очень редко, в СССР трубочный табак был редкостью, — а своей собственной обзавелся в 1998-м году. Даже иногда ходил с трубкой по станции, вызывая восхищение сотрудников, мол, какой у нас главный инженер-то, а? Потом как-то забросил, да и вообще бросил курить, а пару лет назад вдруг увлекся снова. Как положено увлечению, причем, пожалуй, любому моему увлечению точно, у меня уже несколько трубок и еще добавится, запас разного табака заметно превышает потребности на ближайшие лет пять, но мне нравится.

А вот наткнулся на прекрасное эссе “Табак и душа” и, пару раз пересказав его, решил перевести и выложить здесь. Впервые оно было опубликовано в 1997 году, достаточно хорошо известно, автор католический богослов и это заметно по стилистике, которую я постарался сохранить.

Табак и душа

Майкл П. Фоли

Нынешняя шумиха вокруг курения заставила всех болезненно осознать пагубное влияние табака на тело, но она же заслонила собой куда более глубокую причину популярности курения: его связь с душой. Поскольку золотой век курения уходит в пепел истории, нам подобает поразмыслить над этой связью.

Душа, безусловно, — вещь сложная. Давным-давно Платон предложил рассматривать ее как состоящую из трех частей — вожделеющей, яростной и разумной, — которые соответствуют трем основным видам человеческих желаний: желанию удовлетворять физические потребности, желанию признания и желанию истины. Если вспомнить это трехчастное деление, связь табака с душой становится очевидной: три распространенных типа табакокурения — сигареты, сигары и трубки — соответствуют этим трем частям души.

Сигареты соответствуют вожделеющей части души, и этот факт объясняет их связь как с едой, так и с сексом. Связь с последним особенно очевидна: вспомните пресловутую сигарету после соития или повсеместное присутствие сигарет в барах для знакомств. Люди с сильными физическими желаниями требуют немедленного удовлетворения и пытаются сделать объект своего желания настолько частью собственного тела, насколько это возможно: голод требует еды, жажда — питья, а похоть — слияния с телом возлюбленного. Так же и с сигаретами. Сигаретой затягиваются: она должна быть поглощена полностью и внутренне, чтобы доставить удовольствие. И сигарета, с ее быстрым опьяняющим эффектом, — это тоже мгновенное удовлетворение. Даже печально известная связь сигареты со смертью роднит ее с вожделением: и то и другое безразлично к здоровью в своем стремлении к удовлетворению, и оба, достигая уровня зависимости, становятся враждебны ему.

Сигары, напротив, соответствуют яростной (волевой) части души. Это объясняет их традиционную популярность среди мужчин, ищущих чести или репутации — политиков, руководителей и т.д. Причину этого соответствия можно найти в сходстве между сигарами и амбициями. Сигара визуально внушительна: своим крупным размером и огромными клубами дыма она часто производит большее впечатление на зрителя, чем на самого курильщика. Более того, сигара фаллична — но не в смысле мужской похоти, а в смысле мужской власти. Латинское слово testis означает «свидетель»: фаллический статус сигары призван публично свидетельствовать о значимости курильщика, о его мужественности. Тот факт, что сигарой не затягиваются, отражает эту направленность вовне.

Амбициям также присущи эти черты: они тоже скорее внешние, чем внутренние. В отличие от физических желаний, которые удовлетворяются простым потреблением, амбиции требуют согласия других. Ищущий чести, например, должен быть почитаем как можно большим количеством людей, чтобы чувствовать удовлетворение.

Наконец, трубка соответствует разумной части души, что объясняет, почему мы склонны представлять мудрецов курящими трубку: оксфордский дон в окружении великих книг или Шерлок Холмс (который в оригинальных рассказах Дойла курил и другие виды табака, но почти всегда изображается именно с трубкой). В отличие от сигар и сигарет, трубка долговечна. Подобно этому, вопросы философа переживают преходящие заботы физических желаний, с одной стороны, и человеческих амбиций — с другой. Кроме того, если сигара всецело маскулинна, то трубка содержит и мужские, и женские элементы (мундштук и чаша). Это соответствует деятельности философа, которая является одновременно мужской и женской: мужской в преследовании Госпожи Истины, и женской — в принятии всего, что она открывает. Наконец, эффект, который трубка оказывает на окружающих, аналогичен эффекту философствования: сладкий аромат трубки, как и хорошая философия, является благословением для всех, кто находится рядом.

Вполне уместно, что все три вида курения табака связаны с использованием огня, ибо каждый из них соотносится с отзывчивостью души к разуму, а огонь, по крайней мере со времен Прометея, особенно символизирует разум. Но в человеческой душе есть и нечеловеческие части. Рост наших волос и ногтей, например, обусловлен деятельностью души, но не поддается разумному наставлению.

Следовательно, употребление табака без использования огня каким-то образом соответствует этим нечеловеческим — или, точнее, недочеловеческим — частям души. Жевательный табак, к примеру, — занятие по сути своей недочеловеческое. Это жвачка людей-быков. Или, пожалуй, лучше сказать — верблюдов, ибо верблюды не только жуют, но и плюются. В любом случае суть ясна: жевание табака — это деятельность, лежащая ниже уровня разума, вот почему мы обычно ассоциируем ее с людьми ограниченной проницательности.

Нюхательный табак тоже попал бы в эту категорию, но с некоторыми небольшими отличиями. Во-первых, поскольку это не так отвратительно, у него нет тех же негативных коннотаций, что у «жвачки» (занятия могут быть ниже уровня разума, не будучи при этом плохими). Во-вторых, табак, вдыхаемый через нос, относится к другой категории. Все остальное, что мы рассматривали, связано со ртом, и это естественно, ибо рот создан, чтобы принимать вещи в себя. Но втягивать что-то носом… это противоестественно.

Остается, однако, вопрос о курении не табака. Один кандидат сразу приходит на ум, поскольку он, как и табак, является природным листом. Марихуана примечательна еще и тем, что используется теми же способами, что и курительный табак.

Ключ к различию между ними — в том, как каждый из них влияет на курильщика. Табак — будь то в сигарете, сигаре или трубке — ведет к беседе, развязывая язык ровно настолько, чтобы склонить его к речи, но не настолько, чтобы отключить его от мозга. Марихуана же не сохраняет этого баланса, развязывая язык лишь для того, чтобы он отшатнулся от рационального мышления. Она не способствует настоящей беседе, замыкая курильщика в себе (а не направляя вовне, как делает всякая добрая беседа) и оглупляя любую произнесенную речь. Так может создаваться видимость беседы, но обычно это лишь видимость. Поэтому марихуана — это сорняк-шарлатан, самозванец, который поверхностным и извращенным образом подражает своему дальнему родственнику — табаку.

Способы употребления марихуаны — это искаженные имитации употребления табака. «Косяки» извращенно подражают сигаретам как внешним видом, так и претензией своих пользователей на эротичность. Но претензия — это одно, а реальность — другое. Эрос требует и здорового напряжения, и чувства разборчивости, чтобы быть подлинно человеческим. Марихуана же устраняет и то, и другое. Вспомните контркультуру 1960-х, которая, проповедуя сексуальное раскрепощение, на деле разрушила человеческую часть нашей сексуальности, лишив секс всякого чувства тайны, стандартов или верности. Там, где раньше секс был магическим моментом между навеки преданными возлюбленными, он стал чисто животным актом, не имеющим большего смысла, чем любая другая телесная функция. Курильщик «травки» воображает себя эротичным мужчиной, но в итоге оказывается неэротичным животным. Точно так же трубка для гашиша — это извращенная имитация курительной трубки. Любитель марихуаны часто мнит себя интеллектуалом: он «накуривается» и думает «глубокие мысли» (снова напоминая о 1960-х). Но видимость — это одно, а реальность — другое. Подобно тому как мудрость студента 60-х оказывается на поверку незрелой, так и глубокие мысли травокура оказываются в итоге слабоумными.

И да, существует даже марихуановый аналог сигары. В начале 1990-х в бедных городских кварталах зародилась новая практика, называемая «бланстинг» (blunting), при которой дешевые сигары потрошат и набивают марихуаной. Символично, что эта практика возникла там же, откуда происходят уличные банды. Банда из гетто кажется в высшей степени озабоченной честью и отвагой: их сложные кодексы намекают на это. Но казаться — это одно, а быть — другое. Член банды мнит себя человеком чести, но на деле является головорезом. Так же как сигара — аналог подлинных добродетелей чести и отваги, марихуановый блант — аналог фальшивых добродетелей бандитской чести и бандитской отваги. Как знает любой ученик Платона, если что-то имеет отношение к душе, оно имеет отношение и к полису (государству). Таким образом, если наша теория — нечто большее, чем дым, который она пытается объяснить, ее можно использовать для анализа политических феноменов. Например, в последние годы мы стали свидетелями согласованных усилий стерилизовать наши эротические привязанности, лишить их опасности, но вместе с тем и силы. Плоские, неэротичные слова, которые мы теперь используем для этих привязанностей, подтверждают это. Вместо «возлюбленного» и «возлюбленной» у нас теперь есть «значимый другой» и, что еще хуже, «партнер» (термин, придающий делам сердечным столько же волнения, сколько заполнение налоговой декларации). Учитывая эту среду, неудивительно, что самая активная моральная война сегодня ведется против курения сигарет. Неудивительно и то, что единственный соперник этой войны по интенсивности — это борьба за «безопасный секс», ибо презервативы стерилизуют секс не только буквально, но и фигурально.

Далее, связь между сигарами и яростным началом души может объяснить, почему сигары сейчас впервые обретают значительное число последовательниц среди женщин. Ибо по мере того как женщины продолжают входить в традиционно мужской мир конкуренции, многие из них обыгрывают мужчин в их же собственной игре, используя те же тактики обретения власти. А с тактиками пришли и символы.

Однако наиболее знаменательно, что относительная редкость курения трубки в Америке — красноречивый признак нынешнего интеллектуального кризиса. Если трубка олицетворяет интеллектуальный образ жизни, то стоит ли удивляться, что ее не встретишь там, где школы подменяют настоящую философию политкорректной идеологией, или где интеллигенция вместо серьезных размышлений потворствует последним активистским причудам? Стоит ли удивляться, что самым известным курильщиком трубки в Америке за последние тридцать лет был Хью Хефнер, пижамный пророк банальной философии гедонизма? Нет, эпоха курильщика трубки так же далека от нас, как и тот день, когда философы станут царями, а цари будут философствовать, — печальная реальность, которую слишком готова засвидетельствовать густая синяя дымка не-трубочного дыма.

Не должно также вызывать удивления в этот беструбочный век, что яростная битва против табака упустила из виду истинную суть его аддиктивной силы. Табак имеет власть над душой не меньшую, чем над телом. Качества, которые он принимает в своих различных формах, делают его почти непреодолимым дополнением к тому конкретному желанию, которое доминирует в душе индивида. То, как мы реагируем на эти формы, говорит о нашем отношении к этим желаниям не меньше, чем о нашем отношении к самому зелью.