19 августа 1991 года

Правда, сутки 19-го уже прошли, но я все же предамся воспоминаниям.

19 августа 1991 года я был дома, в Смеле (это небольшой город в Черкасской области), готовясь ехать на следующий день в Днепропетровск, в ДИИТ, куда я поступил месяцем ранее. Первое ощущение после «Лебединого озера» и обращения ГКЧП — что теперь с институтом, ехать, доедем ли и т.д.

Тут стоит объяснить, что в отличие от всего остального населения Украины я жил и при особом положении, и при комендантском часе — когда в школу не ходишь из-за военного положения, а репетиции в музыкальной школе заканчиваются так, чтобы успеть доехать домой до начала комендантского часа. Правда, это было в Баку.

Выйдя на улицу, я тогда обнаружил, что ничего не происходит. Вообще. Потом аналогичные ощущения у меня возникали при переходе из интернета в реальную жизнь — в интернете кипят страсти и еле жив остаешься, а на улице птички поют, люди в магазин идут и т.д.

Общее впечатление от тех событий — вот так оно и надо было, видимо. Дракон должен был показаться, чтобы все увидели, что он картонный. А правильные люди должны были увидеть друг друга и понять, что они народ. Помню репортаж во «Времени» Сергея Медведева, который в первый же день поехал к Белому дому. Помню слова Владимира Молчанова «Михаил Сергеевич, Вы мой Президент» — пафосно, наивно, но честно, по крайней мере. Помню собственную радость от свежих московских газет 22 августа и ошеломление от первого столкновения с иудаизмом, когда на всю страну показывали похороны трех погибших в Москве и среди них — Ильи Кричевского. Честно, двести раз пройдя мимо Главной синагоги в Баку, я все еще тогда не знал о существовании иудейской культуры. И помню отчетливое понимание правильности шага с объявлением независимости Украины — из этого дурдома надо было выписываться, пока не залечили.

А с точки зрения демонстрации гражданской зрелости и т.д., события 19-21 августа 1991 в Москве следует признать преждевременными. Когда сознание единства и идеализма наложилось на совковое сознание всех участников тех событий, у последних возникло ожидание чуда — и не было абсолютно никакого опыта, который бы им подсказал, что чудес не бывает и манна небесная в северных широтах до земли не долетает. Аналогичное состояние после Майдана все же накладывалось и на определенный жизненный опыт народа, который уже понимал, что чудес не будет, и на уже построенные, пусть и формальные, новые процедуры и структуры, и на совершенно другую психологию другого народа, за которым никогда не замечалось религиозной веры в доброго царя.

Но, кстати — отвлекаясь на чисто житейское, — полгода между путчем и окончательным распадом СССР мне запомнились совершенно по-особенному. Во-первых, это был мой первый семестр моего первого курса. Во-вторых, мы тогда получали стипендию в 120 рублей — железнодорожный вуз, все-таки — что даже после павловской реформы выглядело весьма внушительно. В-третьих, мы еще жили одной страной, хоть и расходясь постепенно, и, пожалуй, тогда отношения между республиками были наиболее искренними и доброжелательными.